Имогена вздрогнула, низко склонила голову, и лицо ее нежным пламенело румянцем.
– Я ждал, – продолжал Танкред.
– Ее? Из-за гроба?
– Да, милая Имогена. То была юношеская мечта, скажете вы. Но я верил в нее свято. Потом я много путешествовал, я узнал много тайн, доныне все еще неведомых бедной европейской науке, и то, что было безумною мечтою моей юности, стало потом сознательным убеждением. И я стремился жадно к лазурным берегам, потому что я поверил в переселение душ.
– Боже мой, что вы говорите! – воскликнула Имогена. – Разве не грех – такое языческое убеждение?
– Какой же грех, Имогена! – возразил Танкред. – Когда является любовь, движущая миры, тогда тает грех, как воск, и меркнет святость. Я знал, Имогена, что любовь, такая пламенная, такая чистая любовь, моя любовь, ее любовь не может быть слабее смерти.
Имогена робко сказала:
– Смерть от Бога всемогущего и милосердного.
Склонила голову и набожно перекрестилась. Танкред отвернулся, чтобы скрыть улыбку.
– Этого я не знаю, Имогена, – говорил он тихо, точно смущенный тем откровением, которое готов был передать трепетно внимавшей ему девушке, – но я знал, что ее чистая душа переселилась в девочку, рожденную в час ее тихой кончины, в девочку, родившуюся на этом блаженном берегу.
– Как вы могли это знать?
– Я это знал, потому что я видел этот дивный берег, я видел его в таинственном видении в час ее тихой смерти.
– Этот берег? – с благоговейным ужасом спросила Имогена.
– Да. И эти волны, и эти пальмы, и каждый камень на этом берегу, и этот очерк белых, дальних скал. И когда я увидел тебя, о Имогена, тебя на этом берегу моих сладких снов, пророческих снов, я понял, что это – ты, что в тебя переселилась ее чистая, светлая душа, и наполнила тебя своею дивною прелестью. И вот час свидания настал, Имогена, моя Имогена, – и мы вновь узнали друг друга, потому что на небесах наши души сочетал неразрывным союзом праведный Бог.
– Танкред! – тихо воскликнула Имогена.
Сладостный восторг пьянил ее простодушное сознание.
Огни восхищения пронизали ее невинное тело. Она доверчиво и нежно прижалась к Танкреду.
Торжество достигаемой победы и любви, творимой по воле, наполнило душу Танкреда, – опять восторг творимого счастия пламенел в душе этого неутомимого искателя любви. Но им самим вызванные, овладели его душою нежность и умиление и, наивные, как девочки, мешали грубому торжеству страсти.
Невинны были их поцелуи, и сладким забвением покрытый отошел от их взоров вечерний, тихий мир земли.
Танкред и Имогена стали видеться часто. Всегда тайком, в местах уединенных. Случались с ними при этом приключения, довольно опасные для Имогены. Не раз уже Имогена близка была к тому, чтобы возбудить подозрения старого отца. Но с утонченною хитростью, которая свойственна юной влюбленности, она постоянно умела находить правдоподобные объяснения для своих частых отлучек и опаздываний. Переживаемые ею теперь страхи и опасности придавали острую, еще не изведанную дотоле прелесть ее жизни.
Так сладко и жутко было отдаться возлюбленному! И жизнь ее тогда разделилась между новою тоскою стыда и раскаяния и новою радостью страсти.
Имогена была у исповеди и каялась со слезами искреннего раскаяния. Ее духовник, пожилой иезуит, человек жестокий и сладострастный, наложил на нее тяжелую эпитимию. Но не требовал от нее, чтобы она забыла свою грешную любовь. После иезуитской дисциплины Имогена долго стояла на коленях на каменном, холодном полу капеллы и радовалась тому, что ее любовь не отнята от нее.
И грешила опять, и каялась снова, радуя иезуита послушанием в исполнении всех налагаемых им на нее покаянных упражнений.
В голове маркизы Элеоноры Аринас зрели темные, опасные, коварные планы. Она давно уже взвешивала в уме, выгодно или невыгодно для нее будет вызвать ссору королевы Ортруды с принцем Танкредом, открывши королеве измены Танкреда и его преступные замыслы. И решила, что скорее это будет выгодно: ускорит назревающие события и заставит Танкреда действовать решительно. Элеоноре казалось, что взбалмошная Маргарита Камаи как нельзя лучше годится для этой цели. Элеонора осторожно наводила Маргариту на мысль о том, что у Танкреда есть новая любовница и что это – графиня Имогена Мелладо.
Впрочем, Маргарита и сама сумела выследить новую страсть Танкреда. Бешеная жажда мести зажглась в ней. Она стала распускать в обществе слухи о связи Танкреда с Имогеною. При встречах с Имогеною она говорила ей колкости, издевалась над застенчивою девушкою, чуть не доводила ее до слез.
Однажды Маргарита приехала к Имогене. Произошла тяжелая сцена. Маргарита сказала прямо:
– Графиня Имогена, я знаю все. Не отпирайтесь. Вы – любовница принца Танкреда.
Имогена вспыхнула.
– Я… Что вы говорите? – растерянно лепетала она.
– Оставьте его, – говорила Маргарита, – или вам будет худо. Я ни перед чем не остановлюсь. Все узнают ваш позор.
Сыпала угрозы за угрозами. Потом от угроз перешла к униженным мольбам. Рассказывала, как она любит Танкреда. Как он любил ее.
Имогена плакала и не знала, что говорить, что делать. Отчаяние и ужас владели ею.
В ту ночь она не заснула ни на минуту и плакала, плакала. Но когда пришел час идти на свидание с Танкредом, пошла. Притворялась веселою, чтобы Танкред не догадался. И сама ему ничего не сказала.
Маргарита решилась нажаловаться на принца Танкреда королеве Ортруде. Сама додумалась в ревниво-бессонные ночи, и коварные внушения Элеоноры помогли, ободрили, дали силы не отступить перед осуществлением этой мысли. Написала королеве письмо с просьбою принять.