Творимая легенда - Страница 108

108

...

«Дорогой граф!»

– Зачем же я его читаю?

Но вдруг смысл слов стал страшен ей. С холодным ужасом она перечитала эти строки:

...

«Ваши мысли о том, как опасна слабость носителя верховной власти, я вполне понимаю. Но мы должны прежде всего иметь в виду благо государства. Если обстоятельства потребуют, я готов предоставить себя в распоряжение государства и сумею подавить в себе личные пристрастия».

И в конце письма:

...

«Эти беглые, случайные строки сожгите».

Ортруда порывисто подошла к окну. Распахнула его. Сказала, и выражение глаз ее было безумно:

– Господин Меччио, вы правы. Мой Танкред изменник!

Грусть тяготела над Ортрудою, неотступная, как все усиливающийся на далеком острове дым вулкана.

Мысль о любовницах Танкреда язвительно мучила Ортруду. Вот, значит, она была для Танкреда только одною из многих! На части мелкие, как сор, была разделена его любовь!

Ортруда, отдавшая ему всю свою гордую и страстную любовь, чувствовала себя жестоко обманутою. Пусть бы он сказал ей прямо, что разлюбил ее. Она бы поняла его. Было бы горько, но что ж! Над сердцем нет закона. Но обманывать, ласкать ее, теми же нежными и сладкими называть ее словами, как и тех других! Какое гнусное притворство!

Он притворялся влюбленным в нее, потому что она – королева, потому что связь с нею дает ему высокое положение. Он притворялся влюбленным в нее, чтобы тем легче обмануть ее, и, лаская ее, лелеял мечты воцариться на ее престоле и окружал себя людьми, ненавидящими ее. Какая низость! Разбитая и даже обманутая любовь была бы только грустью или ненавистью. Но ее чувства были так мучительно сложны!

Как счастливы простые, глупые, некрасивые! Те, кого не стоит так хитро обманывать.

Гордость королевы и красавицы была оскорблена в Ортруде. Это порою приводило ее в неистовое бешенство. Так трудно было сдерживаться, притворяться! Хоть бы забыть!

Маргарита почти каждый день доставляла ей в анонимных письмах новые сведения о замыслах и делах Танкреда. И презрение к Танкреду возрастало в Ортруде.

Но она долго таила ото всех свое горе. Какая-то суровая гордость долго мешала ей говорить с Танкредом об его изменах. Но она чувствовала, что уже совсем не любит его. В сердце ее зрела ярая ненависть к нему. И, как ни таила свои чувства, не могла не быть к нему холодна. Как чужая.

Старалась быть одна. Молилась своему сладко воображенному ею Светозарному.

– Ты, Светозарный, что скажешь мне? Прислушиваюсь к тайному твоему голосу в моем сердце и знаю, – я обречена. Путь мой неизбежен. И ясен мне.

Чтобы остаться одною, Ортруда часто спускалась в свое подземелье.

Ах, эта жизнь! Только моя жизнь! Уйти бы к иным мирам! В иное бытие.

Искала в темных переходах новых выходов из своего подземелья. И нашла их, выходы в город. Выходила одна на улицы и на дороги и смотрела на людей, – какие они, как живут, что думают.

Вот по дороге шла толпа просто одетых, радостных женщин и девушек. Ортруда спрашивала их:

– Милые, куда вы?

Отвечали охотно:

– На митинг.

Ах, сказать бы:

– Меня с собою возьмите.

Дымок парохода вился над морем. Океанский пароход.

– Куда?

– В Нью-Йорк, с эмигрантами.

Ах, на нем бы уплыть далеко!

Одевшись скромно, черною вуалью закрывши лицо, шла на собрания рабочих. Слушала, что говорили их ораторы. Уходила неузнанная.

Глава пятьдесят первая

Ортруда взошла на башню вечером и стояла там долго. И казалось ей вдруг, что жизнь ее – только страшный сон, начавшийся очаровательно. И что Ортруда только снится ей, сначала такая счастливая и теперь такая несчастная. И что она сама – счастливая, смелая девушка в далекой стороне, которая идет, куда хочет, и делает, что вздумает, и любит пламенно и счастливо. Как в ясновидении, предстала перед нею тихая река в том краю, о котором рассказывал часто ее Танкред, и над рекою Елисавета.

Вдруг ее мечтания были прерваны. Она услышала за собою звуки знакомых шагов. Оглянулась. Перед нею стоял Танкред. Ортруда вздрогнула. Ненависть синею молниею зажглась и задрожала в ее быстром взоре. Ненавистью, как болью от пчелиного жала, зажглось ее сердце. О, в какую ненависть претворяешься ты, жестокая любовь!

Ортруда опустила глаза. Руки ее дрожали. Танкред спросил:

– Что вы здесь делаете одна, Ортруда, так поздно? Я сейчас был у вас.

Ортруда холодно ответила:

– Я знала, что вы ко мне придете. Потому я и здесь.

– Но я не понимаю, однако, почему…

Танкред нежно и осторожно склонился к Ортруде и вкрадчиво-ласковым голосом говорил:

– Ортруда, милая, вы так стали холодны ко мне. Заслужила ли этого моя любовь?

Были противны Ортруде вкрадчиво-нежные звуки его голоса. Как не замечала она раньше, что этот голос лжив! Ортруда воскликнула:

– Вы, Танкред, меня любите! Вы мне это говорите опять! О, Танкред, вы любите многих так же, как меня.

– Ортруда! – воскликнул Танкред. – Что вы говорите!

Он был смущен неожиданностью и прямотою обвинения. Ортруда сказала спокойно:

– Я хочу сказать вам, принц Танкред, что я вас ненавижу.

Так приятно было это сказать, что ей стало легко и почти весело. Точно жалящая змея упала, отвалилась от измученного сердца, и нежная приникла к нему прохлада.

– Ортруда, что вы говорите! – повторил растерявшийся Танкред.

Ортруда стремительно пошла вниз по лестнице, кинув Танкреду:

108