Танкред спросил:
– Чем же вы нас порадуете сегодня, дорогая маркиза?
Она улыбнулась загадочно и отвечала:
– Только танцем. А пока гадание, – гадалка с Востока, из ваших любимых стран.
– Чувствую, что сегодня у вас интересная программа, – сказал принц Танкред.
– Так вот, ваше высочество, не хотите ли погадать?
– Очень охотно.
– Я вас провожу, но только до двери.
– Почему так мало?
– Она требует строгой тайны.
Через анфилады многолюдных и шумных зал подошли к двери, завешенной тяжелою темною портьерою. Принц Танкред вошел один в полуосвещенную комнату.
На полу лежали темные, пестрые ковры. В глубине комнаты несколько ступенек вели на небольшое возвышение, заставленное цветами, так что едва оставалось место для двоих. На узком высоком стуле – что-то вроде треножника – сидела черномазая красавица цыганка, помахивая не достающими до полу тонкими, темными ногами, на щиколотках которых, лениво скрещенных, позвякивали один о другой два золотых обруча. Ее слишком красные губы улыбались равнодушно и мудро, и равнодушно смотрели, полусонно и жутко, ее глаза, странно большие, с неподвижно страстным черным блеском. На ней была белая тонкая сорочка, красная короткая юбка и черный платок.
Танкред взошел на ступеньки.
– Здравствуй, милая.
– Здравствуй, – тихим, низким голосом отвечала цыганка.
– Что же ты мне предскажешь?
– А мне что ж! Что с тобою будет, то и скажу.
– Хорошо или худо?
Цыганка пожала плечами, вздохнула и сказала тихо:
– Кто что ищет, тот то и находит. Дай руку. Левую.
Долго смотрела. Засмеялась гудящим тихо смехом. Заговорила нараспев:
– О, ты будешь великий и знаменитый человек. Воевать будешь, – победишь. Многие мирно тебе покорятся. В большом городе, в древнем, в громадном соборе, седой первосвященник возложит на тебя корону, и она будет золотая и железная, и блеск ее алмазов нестерпим будет для взоров. Кто же ты, дивный человек, которого так возлюбила суровая ко многим судьба? На тебе простая черная одежда, но ты не банкир, хотя и будешь богат, и не министр, – хотя и подаешь людям мудрые советы. Скажи же мне свое имя, чтобы я знала, как будут звать императора; увенчанного в вечном городе.
Танкред отвечал шарлатанке:
– Меня зовут Танкред. И это правда, что я – не банкир и не министр. Я – генерал.
На лице цыганки ничто не изменилось, и ярко-красные губы ее двигались, как во сне, когда она говорила:
– Танкред – красивое имя. В нем тебе счастие. Мудры были твои родители, когда назвали тебя так.
Танкред вынул кошелек, достал несколько золотых монет и протянул их цыганке. Но она отстранила их медленным движением голой руки и тихо сказала:
– Подержи у себя мое золото. Оно счастливое. И пусть оно растет в твоих счастливых руках. Когда слова мои сбудутся, я приду за ним, и ты дашь мне семь миллионов золотых лир. И не пожалеешь. До свидания, мудрый воин Танкред, – до дня твоего воцарения в вечном городе.
Принц Танкред вышел, слегка взволнованный и смущенный. Слишком яркий после полумрака у гадалки свет бальной залы заставил его щурить глаза. Элеонора пытливо посмотрела в его лицо.
– Ну, что она вам сказала, ваше высочество? – спросила она с оттенком фамильярности, простительной старому другу.
Танкред засмеялся:
– Не решусь сказать, что именно. Поверить ей, так очень хорошо.
Элеонора сказала с обещающею улыбкою:
– Сейчас будет танец, один из тех, которые принято называть танцами будущего.
– А кто танцует? – спросил Танкред.
– К сожалению, не могу сказать даже вашему высочеству. Это большой секрет. Да, сказать по правде, я и сама не знаю.
– Почему? Ведь мы же увидим плясунью!
– Вы не увидите ее лица.
В большой белой зале была воздвигнута эстрада, затянутая серовато-зеленым сукном. С трех сторон эстрада была задрапирована сукнами того же цвета. Оркестр был скрыт за эстрадою, на хорах. Звуки музыки были томны. Догорание душного дня чувствовалось в них. И первые, далекие звуки приближающейся грозы.
Хозяйка провела Танкреда к одному из средних кресел в первом ряду и сама села рядом. Справа от Танкреда оказалась Имогена Мелладо.
Было жуткое ожидание и шелест слухов о том, кто и что будет танцевать. Знали наверное, из слов Элеоноры, что это не профессиональная танцовщица, а дама или девица из общества.
Принц Танкред слегка склонился к Имогене и спросил очень тихо:
– Что вы больше всего любите?
– Ночь, звезды, – отвечала Имогена, – темноту и в ней огни.
Шевельнулись складки сукна в заднем углу эстрады. Чья-то белая рука раздвинула их, – и мелькнуло вдруг на однообразно ровном фоне сукна смугло-белое с легкими переливами розовато-темных перламутров тело. Девушка в черной маске, очаровательно стройная и нежная, приблизилась к рампе. Начался странный, из мечты и воспоминаний творимый, танец.
Танкред спросил:
– Вам нравится, Имогена?
– Какая прекрасная! – тихо ответила она.
Смотрела с удивлением. Танец неизвестной плясуньи оживил в ее душе мечты и страхи ее, когда она засыпала, сладко и горько мечтая о женихе. Мечты о далеком, о милом выражали задумчивые позы и грациозные, медленные движения неведомой плясуньи.
Остановилась, голову на руку склонив… Вдруг страшный удар грома разбудил ее… Несколько тревожных поз, стремительный танец смятения и ужаса…
Развились волосы неведомой плясуньи, и бились в быстром беге по ее нагим плечам светлые волны волос.